`Curiouser and curiouser!' cried Alice (she was so much surprised, that for the moment she quite forgot how to speak good English); `now I'm opening out like the largest telescope that ever was! Good-bye, feet!' (for when she looked down at her feet, they seemed to be almost out of sight, they were getting so far off). `Oh, my poor little feet, I wonder who will put on your shoes and stockings for you now, dears? I'm sure _I_ shan't be able! I shall be a great deal too far off to trouble myself about you: you must manage the best way you can; --but I must be kind to them,' thought Alice, `or perhaps they won't walk the way I want to go! Let me see: I'll give them a new pair of boots every Christmas.'

   And she went on planning to herself how she would manage it. `They must go by the carrier,' she thought; `and how funny it'll seem, sending presents to one's own feet! And how odd the directions will look!

     ALICE'S RIGHT FOOT, ESQ.

     HEARTHRUG,

                              NEAR THE FENDER,

                                                                     (WITH ALICE'S LOVE).

 Oh dear, what nonsense I'm talking!' Just then her head struck against the roof of the hall: in fact she was now more than nine feet high, and she at once took up the little golden key and hurried off to the garden door.

    Poor Alice! It was as much as she could do, lying down on one side, to look through into the garden with one eye; but to get through was more hopeless than ever: she sat down and began to cry again.

 `You ought to be ashamed of yourself,' said Alice, `a great girl like you,' (she might well say this), `to go on crying in this way! Stop this moment, I tell you!' But she went on all the same, shedding gallons of tears, until there was a large pool all round her, about four inches deep and reaching half down the hall.

  After a time she heard a little pattering of feet in the distance, and she hastily dried her eyes to see what was coming. It was the White Rabbit returning, splendidly dressed, with a pair of white kid gloves in one hand and a large fan in the other: he came trotting along in a great hurry, muttering to himself as he came, `Oh! the Duchess, the Duchess! Oh! won't she be savage if I've kept her waiting!' Alice felt so desperate that she was ready to ask help of any one; so, when the Rabbit came near her, she began, in a low, timid voice, `If you please, sir--' The Rabbit started violently, dropped the white kid gloves and the fan, and skurried away into the darkness as hard as he could go.

 

 

 

 – Господи! Что же это такое? – воскликнула вдруг Алиса. – Я начинаю раздвигаться, как огромная, самая огромная подзорная труба! Прощайте, ноги! Когда она взглянула вниз, ей показалось, что ноги ее едва видны, до того далеко были они от головы. – Мои бедные маленькие ножки! Кто же будет теперь надевать на вас чулки и башмаки? Я буду слишком далеко, чтобы о вас заботиться. Устраивайтесь сами, как знаете... Но я должна быть добра к ним, – задумчиво проговорила она, – а то они, пожалуй, не захотят идти туда, куда мне нужно. Что бы мне сделать для них? Да вот что: я буду покупать им новую пару туфелек к каждому Рождеству. – И Алиса стала раздумывать, как устроить это.

 

 «Туфли придется присылать с посыльным, – думала она. – Как смешно будет делать подарки своим собственным ногам! И как странно будет надписывать:

 

         «Милостивой государыне правой ноге Алисы.

                   На коврик перед камином,

                    в угол гостиной.

                                                              Сердечный привет от Алисы».

 

 – Ах, какие глупости мне приходят в голову! Тут Алиса стукнулась головой о потолок, так как была теперь ростом под три метра. Вспомнив, что хотела идти в сад, она схватила золотой ключик и побежала к входу.

 Но бедная девочка и не подумала о том, что будет не в состоянии пройти в него. Ей удалось лишь, лежа на боку заглянуть в сад одним глазком. При этой новой неудаче Алиса снова села на пол и заплакала.

 

 – Как тебе не стыдно! – через некоторое время воскликнула она. – Такая большая девочка и плачет! Перестань сию же минуту, слышишь? Но, несмотря, на это она продолжала плакать. Слезы ручьями лились у нее из глаз, и скоро вокруг нее образовался пруд, сантиметров десяти глубиной, и залил собою половину пола в зале.

 Вдруг вдали послышались быстрые, легкие шаги – они приближались к Алисе.

 Она торопливо вытерла глаза, чтобы посмотреть, кто идет. Это возвращался белый кролик, донельзя расфуфыренный, с парой белых лайковых перчаток в одной руке и с большим веером в другой. Он шел очень торопливо, бормоча себе под нос:

– Ах, герцогиня, герцогиня! Она страшно рассердиться за то, что я заставил ее дожидаться.

 Алиса была в таком отчаянии, что готова была обратиться за помощью к первому встречному. А потому, когда кролик подошел ближе, она проговорила тихим, робким голосом:

 – Прошу вас, господин кролик… Но она не успела договорить. Кролик задрожал всем телом, выронил свои лайковые перчатки и веер и, бросившись со всех ног, скрылся в темноте.

 

 

 

  Alice took up the fan and gloves, and, as the hall was very hot, she kept fanning herself all the time she went on talking: `Dear, dear! How queer everything is to-day! And yesterday things went on just as usual. I wonder if I've been changed in the night? Let me think: was I the same when I got up this morning? I almost think I can remember feeling a little different. But if I'm not the same, the next question is, Who in the world am I? Ah, THAT'S the great puzzle!' And she began thinking over all the children she knew that were of the same age as herself, to see if she could have been changed for any of them.

 `I'm sure I'm not Ada,' she said, `for her hair goes in such long ringlets, and mine doesn't go in ringlets at all; and I'm sure I can't be Mabel, for I know all sorts of things, and she, oh! she knows such a very little! Besides, SHE'S she, and I'm I, and--oh dear, how puzzling it all is! I'll try if I know all the things I used to know. Let me see: four times five is twelve, and four times six is thirteen, and four times seven is--oh dear! I shall never get to twenty at that rate! However, the Multiplication Table doesn't signify: let's try Geography. London is the capital of Paris, and Paris is the capital of Rome, and Rome--no, THAT'S all wrong, I'm certain! I must have been changed for Mabel! I'll try and say "How doth the little--"' and she crossed her hands on her lap as if she were saying lessons, and began to repeat it, but her voice sounded hoarse and strange, and the words did not come the same as they used to do:

 

   `How doth the little crocodile

     Improve his shining tail,

     And pour the waters of the Nile

     On every golden scale!

 

    `How cheerfully he seems to grin,

      How neatly spread his claws,

      And welcome little fishes in

      With gently smiling jaws!'

 

 `I'm sure those are not the right words,' said poor Alice, and her eyes filled with tears again as she went on, `I must be Mabel after all, and I shall have to go and live in that poky little house, and have next to no toys to play with, and oh! ever so many lessons to learn! No, I've made up my mind about it; if I'm Mabel, I'll stay down here! It'll be no use their putting their heads down and saying "Come up again, dear!" I shall only look up and say "Who am I then? Tell me that first, and then, if I like being that person, I'll come up: if not, I'll stay down here till I'm somebody else"--but, oh dear!' cried Alice, with a sudden burst of tears, `I do wish they WOULD put their heads down! I am so VERY tired of being all alone here!'

 

 As she said this she looked down at her hands, and was surprised to see that she had put on one of the Rabbit's little white kid gloves while she was talking. `How CAN I have done that?' she thought. `I must be growing small again.' She got up and went to the table to measure herself by it, and found that, as nearly as she could guess, she was now about two feet high, and was going on shrinking rapidly: she soon found out that the cause of this was the fan she was holding, and she dropped it hastily, just in time to avoid shrinking away altogether.

 

 `That WAS a narrow escape!' said Alice, a good deal frightened at the sudden change, but very glad to find herself still in existence; `and now for the garden!' and she ran with all speed back to the little door: but, alas! the little door was shut again, and the little golden key was lying on the glass table as before, `and things are worse than ever,' thought the poor child, `for I never was so small as this before, never! And I declare it's too bad, that it is!'

  As she said these words her foot slipped, and in another moment, splash! she was up to her chin in salt water. Her first idea was that she had somehow fallen into the sea, `and in that case I can go back by railway,' she said to herself.

 

 Алиса подняла упавшие вещи и стала обмахиваться веером, потому что в комнате было очень жарко.

 – Боже мой, как все странно сегодня! – сказала она. – А вчера все шло как обычно. Не изменилась ли я сама за ночь? Постараюсь вспомнить. Такой ли я была как всегда, когда встала утром? Мне кажется, как будто я была немножко другой. Кто же я теперь? Вот в чем загадка.

 И Алиса стала припоминать всех своих знакомых девочек-ровесниц, чтобы решить, в которую из них она могла бы превратиться.

 – Я наверное не Ада, – сказала она. – У нее длинные вьющиеся волосы, а мои совсем не вьются. Я и не Мейбл, потому что я уже выучилась многому, а она не знает почти ничего. К тому же ведь Мейбл и есть Мейбл, а я – я. Господи, как все это странно и непонятно! Посмотрим, знаю ли я теперь то, что знала раньше.… Четырежды пять – двенадцать, четырежды шесть – тринадцать, четырежды семь.… Что же это? Ведь так я никогда не дойду до двадцати! Да и потом ведь таблица умножения – это совсем не важно. Лучше спрошу себя из географии. Лондон – столица Парижа, Париж – столица Рима, Рим… нет, я уверена, что все это не так! Должно быть, я стала Мейбл. Попробую прочитать наизусть какой-нибудь знакомый стишок.

 Алиса сложила руки, как делала всегда, отвечая уроки, и начала читать стихи, но голос ее был какой-то хриплый, а слова как будто немножко изменились.

 

 В реке родился крокодил

  В реке он подрастал

  Зимой и летом полон сил

  И голоден бывал.

 

  Трусишка рыбка пестрая

  Сама к нему плывет

  И меж зубами острыми

  Спешит к нему в живот.

 

  – Нет, я и тут что-то напутала! – воскликнула бедная Алиса, и у нее на глазах навернулись слезы. – Должно быть, я стала Мейбл и мне придется жить в тесном неуютном домике и, у меня не будет моих игрушек, и я должна буду учить много, уроков!..

 Нет, я решила: если я Мейбл, я останусь здесь, под землей. Если кто-нибудь просунет голову сверху и скажет: «Иди сюда, милочка!» Я только посмотрю наверх и спрошу: «Кто я? Сначала скажите мне это, и если мне понравится быть тем, кем я сделалась, то я пойду наверх. А если нет, то я останусь здесь до тех пор, пока не сделаюсь кем-нибудь другим…» Но как бы мне хотелось, – воскликнула Алиса, и слезы вдруг хлынули у нее из глаз, – как бы мне хотелось, чтобы кто-нибудь поглядел сюда вниз! Мне так наскучило быть здесь совсем одной!

 Сказав это, Алиса опустила глаза и к удивлению своему увидела, что надела на руку маленькую перчатку кролика. «Должно быть, я опять стала маленькой», – подумала она и, вскочив, подошла к столу, чтобы измерить свой рост.

  Да, она стала гораздо, гораздо ниже – теперь она была всего немногим больше полуметра ростом и с каждой минутой становилась все меньше и меньше. Алиса догадалась, отчего это происходит – оттого, конечно, что она держит веер кролика. Она поспешила бросить его и как раз вовремя, а то от нее не осталось бы ничего.

 – Я едва-едва спаслась! – воскликнула Алиса, очень довольная, что все кончилось благополучно. – Ну, теперь в сад!

  И она побежала к маленькой дверке. Но дверка была опять заперта, и золотой ключик снова лежал на стеклянном столе.

  «Все неудачи и неудачи! – подумала бедная девочка. – Такой маленькой я еще никогда не была. Это очень неприятно, даже отвратительно!»

 

 Думая это, она поскользнулась. Послышался всплеск, полетели брызги, и она очутилась по самую шею в соленой воде. Сначала ей показалось, что она упала в море. «В таком случае, – подумала она, – я могу вернуться домой на пароходе».

 

 

  (Alice had been to the seaside once in her life, and had come to the general conclusion, that wherever you go to on the English coast you find a number of bathing machines in the sea, some children digging in the sand with wooden spades, then a row of lodging houses, and behind them a railway station.) However, she soon made out that she was in the pool of tears which she had wept when she was nine feet high.

  `I wish I hadn't cried so much!' said Alice, as she swam about, trying to find her way out. `I shall be punished for it now, I suppose, by being drowned in my own tears! That WILL be a queer thing, to be sure! However, everything is queer to-day.'

 

 Just then she heard something splashing about in the pool a little way off, and she swam nearer to make out what it was: at first she thought it must be a walrus or hippopotamus, but then she remembered how small she was now, and she soon made out that it was only a mouse that had slipped in like herself.

 `Would it be of any use, now,' thought Alice, `to speak to this mouse? Everything is so out-of-the-way down here, that I should think very likely it can talk: at any rate, there's no harm in trying.' So she began: `O Mouse, do you know the way out of this pool? I am very tired of swimming about here, O Mouse!' (Alice thought this must be the right way of speaking to a mouse: she had never done such a thing before, but she remembered having seen in her brother's Latin Grammar, `A mouse--of a mouse--to a mouse--a mouse--O mouse!' The Mouse looked at her rather inquisitively, and seemed to her to wink with one of its little eyes, but it said nothing.

 

 `Perhaps it doesn't understand English,' thought Alice; `I daresay it's a French mouse, come over with William the Conqueror.' (For, with all her knowledge of history, Alice had no very clear notion how long ago anything had happened.) So she began again: `Ou est ma chatte?' which was the first sentence in her French lesson-book. The Mouse gave a sudden leap out of the water, and seemed to quiver all over with fright. `Oh, I beg your pardon!' cried Alice hastily, afraid that she had hurt the poor animal's feelings. `I quite forgot you didn't like cats.'

 `Not like cats!' cried the Mouse, in a shrill, passionate voice. `Would YOU like cats if you were me?'

 `Well, perhaps not,' said Alice in a soothing tone: `don't be angry about it. And yet I wish I could show you our cat Dinah: I think you'd take a fancy to cats if you could only see her. She is such a dear quiet thing,' Alice went on, half to herself, as she swam lazily about in the pool, `and she sits purring so nicely by the fire, licking her paws and washing her face—and she is such a nice soft thing to nurse--and she's such a capital one for catching mice--oh, I beg your pardon!' cried Alice again, for this time the Mouse was bristling all over, and she felt certain it must be really offended. `We won't talk about her any more if you'd rather not.'

 `We indeed!' cried the Mouse, who was trembling down to the end of his tail. `As if I would talk on such a subject! Our family always HATED cats: nasty, low, vulgar things! Don't let me hear the name again!'

`I won't indeed!' said Alice, in a great hurry to change the subject of conversation. `Are you--are you fond--of--of dogs?' The Mouse did not answer, so Alice went on eagerly: `There is such a nice little dog near our house I should like to show you! A little bright-eyed terrier, you know, with oh, such long curly brown hair! And it'll fetch things when you throw them, and it'll sit up and beg for its dinner, and all sorts of things—I can't remember half of them--and it belongs to a farmer, you know, and he says it's so useful, it's worth a hundred pounds! He says it kills all the rats and--oh dear!' cried Alice in a sorrowful tone, `I'm afraid I've offended it again!' For the Mouse was swimming away from her as hard as it could go, and making quite a commotion in the pool as it went.

   So she called softly after it, `Mouse dear! Do come back again, and we won't talk about cats or dogs either, if you don't like them!' When the Mouse heard this, it turned round and swam slowly back to her: its face was quite pale (with passion, Alice thought), and it said in a low trembling voice, `Let us get to the shore, and then I'll tell you my history, and you'll understand why it is I hate cats and dogs.'

   It was high time to go, for the pool was getting quite crowded with the birds and animals that had fallen into it: there were a Duck and a Dodo, a Lory and an Eaglet, and several other curious creatures. Alice led the way, and the whole party swam to the shore.

 

 

  Алиса была на морском берегу только раз в жизни и думала, что все морские берега точь-в-точь такие же. На отмели дети всегда копаются в песке деревянными лопатками, поодаль тянется ряд домов, а возле берега стоят пароходы. Однако Алиса вскоре поняла, что не в море, а в пруд, который образовался из ее слез, когда она была под три метра ростом.

 – Как жаль, что я плакала так долго! – сказала Алиса, плавая в слезах и стараясь выбраться из пруда. – Пожалуй, кончится тем что, я утону в моем собственном плаче! Как странно это будет! Впрочем, сегодня все странно!

 

 В это время недалеко от нее послышался плеск, и она поплыла в ту сторону, чтобы посмотреть, кто там. В первую минуту ей пришло в голову, что это морж или бегемот, но она вспомнила, какой стала крошечной, и поняла, что плывет Мышка, которая, должно быть, так же как и она, сама нечаянно упала в пруд.

 

 «Будет ли какой-нибудь толк, если я заговорю с этой мышкой? – подумала Алиса. – Здесь все такое необыкновенное, что, может быть, и она умеет говорить. Во всяком случае, ничего дурного не будет, если я попробую».

 – Не знаешь ли ты, Мышка, куда нужно плыть, чтобы выбраться из этого пруда? – спросила она. – Я очень устала плавать, о, Мышка!

  (Алиса полагала, что именно так и следует разговаривать с мышами; никогда раньше ей не приходилось этого делать, но она помнила, что в латинской грамматике ее брата было написано так: «именительный падеж – мышка, родительный – нет мышки, дательный – даю мышке, винительный – вижу мышку, творительный – горжусь мышкой, предложный – говорю о мышке, звательный – о, Мышка!»)

  Мышка пытливо взглянула на нее и как будто прищурила один глаз, но ничего не ответила.

  «Должно быть, она не понимает по-английски, – подумала Алиса. – Может быть это французская Мышка, прибывшая с Вильгельмом Завоевателем».

  – Ou est ma chatte? (Где моя киска?) – произнесла она первую фразу из своего французского учебника. Мышка подпрыгнула и задрожала от страха.

 – О, простите меня, пожалуйста! – поспешила сказать Алиса, от души жалея, что так напугала бедную мышку, – я забыла, что вы не любите кошек.

  – Не люблю кошек! – пронзительно дрожащим голосом воскликнула Мышка. – А любили бы вы их на моем месте?

 – Должно быть, нет, – коротко ответила Алиса. – Пожалуйста, не сердитесь. А мне все-таки очень хотелось бы показать вам нашу кошку, Дину. Вы, я думаю, полюбили бы кошек, если бы увидели ее. Она такая хорошенькая! А как мило мурлычет она, когда сидит возле огня, лижет себе лапки и умывает мордочку. Я очень люблю держать ее на руках, и она молодец: великолепно ловит мышей... – Ах, пожалуйста, простите! – снова воскликнула Алиса, видя, что Мышка до того обиделась и испугалась, что вся шерсть поднялась у нее дыбом.

  – Мы не будем больше говорить про нее!

 – Мы! – воскликнула Мышка, дрожа до самого кончика хвоста, – как будто я стану говорить про такие вещи! Все наше племя ненавидит кошек – этих мерзких, низких, грубых животных! Не произносите больше при мне этого слова!

 

  – Не буду, – ответила Алиса и, спеша поскорее переменить разговор, спросила: 

– Любите ли вы собак?

  Так как Мышка не ответила ни слова, то Алиса снова заговорила:

 – Около нашего дома живет такая миленькая собачка. Мне очень бы хотелось показать ее вам. Это терьер – вы с такими знакомы? У него хорошенькие, блестящие глазки и длинная кудрявая шерсть. И он приносит палку, если сказать «апорт», и служит, когда хочет, чтобы ему дали пообедать, или просит чего-нибудь вкусного. Это собачка фермера, и он говорит, что она ему так полезна, что он не продаст ее и за сто фунтов. Он говорит, что она отлично убивает крыс, и мы... Ах, Господи, я опять напугала ее! – жалобно воскликнула Алиса, видя, что Мышка торопливо поплыла от нее, так сильно загребая лапами, что волны пошли по пруду, и на нем поднялась буря. –

   Милая Мышка! – ласково позвала она ее. – Пожалуйста, вернитесь! Мы не будем больше говорить ни про кошек, ни про собак, если вы не любите их.

       Услышав это, Мышка повернула назад и тихонько поплыла. Мордочка ее побледнела («оттого, что она очень рассердилась», подумала Алиса), и она сказала чуть слышно, дрожащим голосом, обращаясь к Алисе:

 – Поплывем к берегу. Там я расскажу вам мою историю, и вы поймете, почему я ненавижу кошек и собак.

   Да и пора было плыть к берегу: в пруде теснилось теперь множество животных и птиц, случайно попавших туда. Тут были: Утка, Древний Дронт, попугай Лори, Орланчик и многие другие. И Алиса вместе со всеми поплыла к берегу.